Как красив Нью-Йорк! Готические церкви, утопающие в океане небоскрёбов, шпилями царапают брюхо проплывающих мимо облаков. А одинокая статуя Свободы безмолвно смотрит на восток, своим факелом освещая сотни и тысячи одиноких душ, даруя надежду тем, кто её давно потерял.
Я приехал в это сказочное место поездом 10 декабря 1933 года из маленького городка неподалёку Атланты. Само название моего городка ничего вам не скажет, но уверяю: история наших мест богата событиями. Например, во время войны за независимость на холме недалеко от нашего дома состоялась славная битва немногочисленной франко-американской добровольческой армии с гвардейскими частями английской кавалерии. Часть солдат так и осталась там лежать.
Об этом рассказал мне любимый дедушка, показывая английскую медаль «За отвагу» и ржавый штык от ружья, которые он мальчишкой нашёл на том холме.
В 30-е годы была большая безработица, на каждое вакантное место приходило устраиваться по пятнадцать человек. «Деньги — источник всего зла» — любили говорить во время Великой депрессии, когда не было ни работы ни, соответственно, средств к существованию. Купить ничего было нельзя, вещи в основном обменивали.
Мне тогда исполнилось шестнадцать, и я уже три года работал в продуктовой лавке мистера Джонса. Казалось, что ничего плохого со мной случиться не может. Но однажды мистер Джонс уволил меня и моего друга Рона, взяв на наши места пятерых афроамериканцев, заплатив им треть того, что получали мы. В конце рабочего дня мистер Джонс, похлопывая рукой по моему плечу, сказал:
— Ничего личного Сэм, это всего лишь бизнес.
В тот же вечер мама купила мне билет до Нью-Йорка, который стоил столько, сколько я получал за два месяца. В Нью-Йорке я должен был увидеться со своим двоюродным дядей, мистером Рокфеллером, одним из самых успешных банкиров страны. Попрощавшись с домом и закинув мешок с вещами на плечо, я отправился на железнодорожный вокзал.
Вагоны были полупустые. Бедные не могли позволить себе купить билет, а богачей тогда было не так уж много. Многие были разорены и пополнили ряды бедолаг, часами стоявших на морозной улице в очереди за порцией горячей похлёбки.
На поезде я ездил лишь однажды. Очень давно, в детстве, мы с семьёй ездили на свадьбу тётушки Элеоноре в Принстон-таун. Тогда меня не привлекли ни приятный монотонный стук колёс, ни постоянная смена лиц в вагоне, ни пейзажи за окном. Сейчас я с удовольствием смотрел этот бесплатный звуковой фильм и наслаждался поездкой.
На остановке ко мне подсел юноша, мы разговорились. Как и я, он ехал в большой город в поисках новой жизни. Правда, профессия у него была необычная — он был акробатом. Когда начался кризис, директор цирка украл все деньги и вместе с бухгалтером уплыл в Англию, оставив подчинённых без средств к существованию. Труппа распалась, животных распродали за долги, а мой собеседник уже полгода перебивается случайными заработками в надежде когда-нибудь вновь выступить под куполом цирка. Ещё одна история искалеченной жизни.
На Пятой авеню я впервые в жизни увидел чудо — символ новой эпохи Соединённых Штатов Америки Эмпайр-стейт-билдинг. Дотронувшись до его стен, я почувствовал всю мощь величественного строения. Эта новая вавилонская башня, вершиной упирающаяся в небосвод, олицетворяла образ титана, грозящего пальцем Богам на вершине Олимпа. Сколько простоит это здание? Сколько историй оно поведало бы, если бы могло говорить?
Наступил вечер, густой туман медленно обволакивал дома. Вспомнилось, как вся страна переживала за судьбу корабля, наткнувшегося ночью в таком же тумане на айсберг и затонувшего в пучинах Атлантического океана. «Всё смертно. Лишь душа бессмертна!» — говорила моя набожная матушка, когда случалось что-то особенно страшное: пожар в Кливленде или гражданская война в далёкой России.
Подойдя ко входу, я смущённо спросил у швейцара о мистере Рокфеллере и протянул письмо, которые дала в дорогу мама. Швейцар презрительно глянул на меня и махнул рукой, как от надоедливой мухи:
— Попрошайкам здесь не место. Это тебе не монастырь, милостыни никто не подаст. Иди прочь, нищеброд.
— Но как же? Мистер Джон Дэвисон Рокфеллер — мой дядя. Пожалуйста, позовите его, он вам всё подтвердит!
— Дядя? — Швейцар не скрывал пренебрежения. — Мистер Рокфеллер не может быть дядей такому оборванцу, как ты!
— Точнее, он мой двоюродный дядя. У меня есть подтверждающее письмо матери.
— Ладно, иди в холл, я позвоню секретарю мистера Рокфеллера, чтобы он кого-нибудь прислал за тобой, — открывая двери, пробурчал швейцар.
Огромный холл здания с расписными стенами и шикарной мебелью напоминал дворец из сказки. И чувствовал я себя здесь очень неуютно.
Спустя время ко мне подошёл солидный мистер в чёрном красивом замшевом сюртуке и с круглыми очками на переносице. Он был похож на нашего городского фельдшера, который жил неподалёку от школы и которого я практически никогда не видел трезвым.
Я протянул мистеру письмо. Он внимательно вчитывался, пытаясь, видимо, понять, зачем я здесь. Потом, сняв очки, монотонно проговорил:
— Ну что ж, теперь мне всё ясно! Ваш дядя вас примет. Только не утруждайте его расспросами. Он тяжело болен.
Джон Дэвисон жил в пентхаусе нового полупустого здания. Лифт привёз меня в просторный холл, из которого коридоры вели во множество комнат, заставленных антикварной мебелью. Мраморные статуи, бронзовые доспехи рыцарей средневековья и картины русских живописцев создавали атмосферу персонального музея. Дядя был не так плох, как сказал его секретарь. В свои 93 года старик был при памяти и не пил микстуры каждые пять минут, как моя покойная бабушка Грандина. Дядя сидел в кожаном кресле и читал при свете электрической лампы «Нью-Йорк таймс», Когда я вошёл, он бегло взглянул на меня:
— А, младший сын Глории. Вы знаете, юноша, свою кузину Глорию, то есть вашу маман, я в своей долгой жизни видел лишь дважды. И оба раза — на похоронах родственников. Прежде, чем вам помочь, мне бы хотелось узнать вас поближе. Скажите, юноша, вы верующий?
— Да, я постоянно хожу в наш местный приход и…
— Нет! — ударив тростью о деревянный пол, резко перебил старик. — Меня не интересует, что вы ежедневно посещаете церковь или прячетесь за библией, произнося вечернюю молитву. Я спрошу ещё раз. Вы верите в Бога?
— Да, я считаю что Бог есть…
— И вы думаете, что он справедлив?
— Безусловно!
— Хм… Я, юноша, тоже верующий. Раньше я верил в одного Бога, о которого все говорили, что он реален и которого можно было найти в церквах, на могильных крестах и на алтарях, хотя его мало кто видел. Если вообще кто-то видел. Но со временем я начал верить во многих других богов. И, в отличие от того вымышленного, они настоящие и живут на Уолл-стрит. У них нет крыльев или рожек, но они правят балом-маскарадом. Вы пришли ко мне за помощью, а не я к вам.
Подведя меня к окну, старик продолжил:
— Что вы видите, юноша?
— Огни строений, звёзды…
— А людей внизу видите?
— Нет, слишком густой туман.
— Вот именно! Всех людей на планете разделяет такая же пелена. Когда-то я был таким же наивным, как вы. Когда я приехал в большой город, у меня не было за душой ни гроша, и за каждый цент приходилось тяжело работать. Угрожая и подкупая, работая сутками напролёт, я всё равно получал гроши. А мой работодатель жил всё лучше и лучше за счёт таких же безвольных батраков, как и я. Потом меня осенило. Почему я не могу стать таким, как он? Почему я не могу стать богаче него? Когда мне было столько лет, сколько вам сейчас, началась гражданская война. Вы, юноша, ещё так молоды и не знаете, что только на трёх вещах можно зарабатывать действительно хорошие деньги: на вере, на горе и на людских пороках.
Священнослужители — те же дельцы. Они, скрестив пальцы, твердят, что деньги — это зло, происки Сатаны, и необходимо отдать их церкви, чтобы спасти свою душу. И ты несёшь на жертвенный алтарь треть или десятину, а возможно, и всё, что имеешь, веря этим бездушным зверям, искренне смотрящим на тебя и желающим найти в тебе душу, чтобы плюнуть в неё, а не спасти.
Дань, да-а-а! Им нужна дань! Я много раз видел, как церковные служители не бедствуют, не голодают и могут позволить себе то, что не могу позволить себе я! И я осознал первопричину всех бед. Это не деньги, это вера. Вера в то, что именно мне помогут, что именно мне блеснёт небесный луч и чей-то голос шепнёт на ухо: «Ты избранный». Это желание — мигом решить все проблемы, попросив помощи у Высших Сил, но при этом ничего не делая — превращает людей в безвольных и нерешительных баранов, которым нужен пастух.
Меня считают злодеем и боятся. Но не я сжигал вольнодумцев на кострах, не я призывал «за веру» грабить другие нации во время крестовых походов, не я развязывал гражданские войны. Действительно ли деньги — зло? За них можно построить библиотеки, храмы и театры. Деньги — это лишь средство достижения цели. Но цели у всех разные. У моего отца была цель — купить бутылку шнапса, у моей матери единственной целью было приобрести хорошую мебель для дома. А у меня… У меня была более весомая цель. Посмотри на меня. Я могу всё!
Откашлявшись, старик тяжело вздохнул.
— Я могу всё, но не могу купить молодость. Лишь время властно надо мной. Посмотри, что творится в мире: радикальные силы пришли к власти в Германии, Италии и России. И это лишь начало. Мой сын — кутила, он слаб и тщеславен. Он не понимает меня и моих стремлений. Мне нужен последователь, которому я мог бы доверить все свои сбережения и начатое мною дело. Я намерен вместе с другими банкирами создать новый мировой порядок, при котором алчность человека будет под контролем. Нам, банкирам, суждено безраздельно править миром. Нам, а не священникам. Мы обязаны спасти людей от них самих, забрав золото и власть, дав тем самым надежду на иную веру.
Не выдержав, я пристально взглянул в глаза мистера Рокфеллера и резко ответил:
— Мне жаль, что вы так считаете, дядя. Да, вера многих погубила, но она же дала просветление тем, кто её ищет. А деньги… За деньги можно построить библиотеки, храмы и театры, но не купить знания, духовность и культуру. Вы, мой дорогой дядя, желаете править обществом, контролировать его мысли и стремления. Но разве это — не тот же крестовый поход? Контролировать технический прогресс — означает зажечь новые костры инквизиции. Вы пытаетесь сравняться с Богом. Вы — безумец!
— Ты просто неопытен, мой друг. Наше общество похоже на этот кувшин, — с силой толкнув старинный антикварный фарфоровый кувшин, сказал старик. — Я никогда не видел смысла в битой посуде. Пусть наши разные боги нас и рассудят.
Так и не сумев доказать свою правоту, старик прогнал юношу. Оба остались при своём мнении и при своём Боге. Разойдясь по своим мирам, они лишь с неприязнью вспоминали друг о друге.
Загрузка...
