Василий Жуковский — Громобой

Моих стихов желала ты —
‎Желанье исполняю;
Тебе досуг мой и мечты
‎И лиру посвящаю.
Вот повесть прадедовских лет.
‎Еще ж одно — желанье:
Цвети, мой несравненный цвет,
‎Сердец очарованье;
Печаль по слуху только знай;
‎Будь радостию света;
Моих стихов хоть не читай,
‎Но другом будь поэта.

Над пенистым Днепром-рекой,
‎Над страшною стремниной,
В глухую полночь Громобой
‎Сидел один с кручиной;
Окрест него дремучий бор;
‎Утесы под ногами;
Туманен вид полей и гор;
‎Туманы над водами;
Подернут мглою свод небес;
‎В ущельях ветер свищет;
Ужасно шепчет темный лес,
‎И волк во мраке рыщет.

Сидит с поникшей головой
‎И думает он думу:
«Печальный, горький жребий мой!
‎Кляну судьбу угрюму;
Дала мне крест тяжелый несть;
‎Всем людям жизнь отрада:
Тем злато, тем покой и честь —
‎А мне сума награда;
Нет крова защитить главу
‎От бури, непогоды…
Устал я, в помощь вас зову,
‎Днепровски быстры воды».

Готов он прянуть с крутизны…
‎И вдруг пред ним явленье:
Из темной бора глубины
‎Выходит привиденье,
Старик с шершавой бородой,
‎С блестящими глазами,
В дугу сомкнутый над клюкой,
‎С хвостом, когтьми, рогами.
Идет, приблизился, грозит
‎Клюкою Громобою…
И тот, как вкопанный, стоит,
‎Зря диво пред собою.

«Куда?» — неведомый спросил.
‎«В волнах скончать мученья». —
«Почто ж, бессмысленный, забыл
‎Во мне искать спасенья?» —
«Кто ты?» — воскликнул Громобой,
‎От страха цепенея.
«Заступник, друг, спаситель твой:
‎Ты видишь Асмодея». —
«Творец небесный!» — «Удержись!
‎В молитве нет отрады;
Забудь о Боге — мне молись;
‎Мои верней награды.

Прими от дружбы, Громобой,
‎Полезное ученье:
Постигнут ты судьбы рукой,
‎И жизнь тебе мученье;
Но всем бедам найти конец
‎Я способы имею;
К тебе нежалостлив Творец —
‎Прибегни к Асмодею.
Могу тебе я силу дать,
‎И честь и много злата,
И грудью буду я стоять
‎За друга и за брата.

Клянусь… свидетель ада бог,
‎Что клятвы не нарушу;
А ты, мой друг, за то в залог
‎Свою отдай мне душу».
Невольно вздрогнул Громобой,
‎По членам хлад стремится;
Земли не взвидел под собой,
‎Нет сил перекреститься.
«О чем задумался, глупец?» —
‎«Страшусь мучений ада». —
«Но рано ль, поздно ль… наконец
‎Все ад твоя награда.

Тебе на свете жить — беда;
‎Покинуть свет — другая;
Останься здесь — поди туда —
‎Везде погибель злая.
Ханжи-причудники твердят:
‎Лукавый бес опасен.
Не верь им — бредни; весел ад;
‎Лишь в сказках он ужасен.
Мы жизнь приятную ведем;
‎Наш ад не хуже рая;
Ты скажешь сам, ликуя в нем:
‎Лишь в аде жизнь прямая.

Тебе я терем пышный дам
‎И тьму людей на службу;
К боярам, витязям, князьям
‎Тебя введу я в дружбу;
Досель красавиц ты пугал —
‎Придут к тебе толпою;
И, словом, — вздумал, загадал,
‎И все перед тобою.
И вот в задаток кошелек:
‎В нем вечно будет злато.
Но десять лет — не боле — срок
‎Тебе так жить богато.

Когда ж последний день от глаз
‎Исчезнет за горою;
В последний полуночный час
‎Приду я за тобою».
Стал думу думать Громобой,
‎Подумал, согласился
И обольстителю душой
‎За злато поклонился.
Разрезав руку, написал
‎Он кровью обещанье;
Лукавый принял — и пропал,
‎Сказавши: «До свиданья!»

И вышел в люди Громобой —
‎Откуда что взялося!
И счастье на него рекой
‎С богатством полилося;
Как княжеский разубран дом;
‎Подвалы полны злата;
С заморским выходы вином;
‎И редкостей палата;
Пиры — хоть пост, хоть мясоед;
‎Музыка роговая;
Для всех — чужих, своих — обед
‎И чаша круговая.

Возможно все в его очах,
‎Всему он повелитель:
И сильным бич, и слабым страх,
‎И хищник, и грабитель.
Двенадцать дев похитил он
‎Из отческой их сени;
Презрел невинных жалкий стон
‎И родственников пени;
И в год двенадцать дочерей
‎Имел от обольщенных;
И был уж чужд своих детей
‎И крови уз священных.

Но чад оставленных щитом
‎Был Ангел их хранитель:
Он дал им пристань — Божий дом,
‎Смирения обитель.
В святых стенах монастыря
‎Сокрыл их с матерями:
Да славят Вышнего Царя
‎Невинных уст мольбами.
И горней благодати сень
‎Была над их главою;
Как вешний ароматный день,
‎Цвели они красою.

От ранних колыбельных лет
‎До юности златыя
Им ведом был лишь Божий свет,
‎Лишь подвиги благия;
От сна вставая с юным днем,
‎Стекалися во храме;
На клиросе, пред алтарем,
‎Кадильниц в фимиаме,
В священный литургии час
‎Их слышалося пенье —
И сладкий непорочных глас
‎Внимало Провиденье.

И слезы нежных матерей
‎С молитвой их сливались,
Когда во храме близ мощей
‎Они распростирались.
«О! дай им кров, Небесный Царь;
‎(То было их моленье),
Да будет твой святой алтарь
‎Незлобных душ спасенье;
Покинул их родной отец,
‎Дав бедным жизнь постылу;
Но призри Ты сирот, Творец,
‎И грешника помилуй…»

Но вот… настал десятый год;
‎Уже он на исходе;
И грешник горьки слезы льет:
‎Всему он чужд в природе.
Опять украшены весной
‎Луга, пригорки, долы;
И пахарь весел над сохой,
‎И счастья полны сёлы;
Не зрит лишь он златой весны:
‎Его померкли взоры;
В туман для них погребены
‎Луга, долины, горы.

Денница ль красная взойдет —
‎«Прости, — гласит, — денница».
В дубраве ль птичка пропоет —
‎«Прости, весны певица…
Прости, и мирные леса,
‎И нивы золотые,
И неба светлая краса,
‎И радости земные».
И вспомнил он забытых чад;
‎К себе их призывает;
И мнит: они Творца смягчат;
‎Невинным Бог внимает.

И вот… настал последний день;
‎Уж солнце за горою;
И стелется вечерня тень
‎Прозрачной пеленою;
Уж сумрак… смерклось… вот луна
‎Блеснула из-за тучи;
Легла на горы тишина;
‎Утих и лес дремучий;
Река сравнялась в берегах;
‎Зажглись светила ночи;
И сон глубокий на полях;
‎И близок час полночи…

И мучим смертною тоской,
‎У Спасовой иконы
Без веры ищет Громобой
‎От ада обороны.
И юных чад к себе призвал —
‎Сердца их близки раю —
«Увы! молитесь (вопиял)
‎Молитесь, погибаю!»
Младенца внятен небу стон:
‎Невинные молились;
Но вдруг… на них находит сон…
‎Замолкли… усыпились.

И все в ужасной тишине;
‎Окрестность как могила;
Вот… каркнул ворон на стене;
‎Вот… стая псов завыла;
И вдруг… протяжно полночь бьет;
‎Нашли на небо тучи;
Река надулась; бор ревет;
‎И мчится прах летучий.
Увы!.. последний страшный бой
‎Отгрянул за горами…
Гул тише… смолк… и Громобой
‎Зрит беса пред очами.

«Ты видел, — рек он, — день из глаз
‎Сокрылся за горою;
Ты слышал: бил последний час;
‎Пришел я за тобою». —
«О! дай, молю, хоть малый срок;
‎Терзаюсь, ад ужасен». —
«Свершилось! неизбежен рок,
‎И поздний вопль напрасен». —
«Минуту!» — «Слышишь? Цепь звучит». —
‎«О страшный час! помилуй!» —
«И гроб готов, и саван сшит,
‎И роют уж могилу.

Заутра день взойдет во мгле:
‎Подымутся стенанья;
Увидят труп твой на столе,
‎Недвижный, без дыханья;
Кадил и свеч в дыму густом,
‎При тихом ликов пенье,
Тебя запрут в подземный дом
‎Навеки в заточенье;
И страшно заступ застучит
‎Над кровлей гробовою;
И тихо клир провозгласит:
‎»Усопший, мир с тобою!»

И мир не будет твой удел:
‎Ты адово стяжанье!
Но время… и́дут… час приспел.
‎Внимай их завыванье;
Сошлись… призывный слышу клич…
‎Их челюсти зияют;
Смола клокочет… свищет бич…
‎Оковы разжигают». —
«Спаситель-Царь, вонми слезам!» —
‎«Напрасное моленье!» —
«Увы! позволь хоть сиротам
‎Мне дать благословенье».

Младенцев спящих видит бес—
‎Сверкнули страшно очи!
«Лишить их царствия небес,
‎Предать их адской ночи…
Вот слава! мне восплещет ад
‎И с гордым Сатаною».
И, усмирив грозящий взгляд,
‎Сказал он Громобою:
«Я внял твоей печали глас;
‎Есть средство избавленья;
Покорен будь, иль в ад сей час
‎На скорби и мученья.

Предай мне души дочерей
‎За временну свободу,
И дам, по милости своей,
‎На каждую по году». —
«Злодей! губить невинных чад!» —
‎«Ты медлишь? Приступите!
Низриньте грешника во ад!
‎На части разорвите!»
И вдруг отвсюду крик и стон;
‎Земля затрепетала;
И грянул гром со всех сторон;
‎И тьма бесов предстала.

Чудовищ адских грозный сонм;
‎Бегут, гремят цепями,
И стали грешника кругом
‎С разверзтыми когтями.
И ниц повергся Громобой,
‎Бесчувствен, полумертвый;
И вопит: «Страшный враг, постой!
‎Постой, готовы жертвы!»
И скрылись все. Он будит чад…
‎Он пишет их рукою…
О страх! свершилось… плещет ад
‎И с гордым Сатаною.

Ты казнь отсрочил, Громобой,
‎И дверь сомкнулась ада;
Но жить, погибнувши душой, —
‎Коль страшная отрада!
Влачи унылы дни, злодей,
‎В болезни ожиданья;
Веселья нет душе твоей,
‎И нет ей упованья;
Увы! и красный Божий мир,
‎И жизнь ему постылы;
Он в людстве дик, в семействе сир;
‎Он вживе снедь могилы.

Напрасно веет ветерок
‎С душистыя долины;
И свет луны сребрит поток
‎Сквозь темны лип вершины;
И ласточка зари восход
‎Встречает щебетаньем;
И роща в тень свою зовет
‎Листочков трепетаньем;
И шум бегущих с поля стад
‎С пастушьими рогами
Вечерний мрак животворят,
‎Теряясь за холмами…

Его доселе светлый дом
‎Уж сумрака обитель.
Угрюм, с нахмуренным лицом
‎Пиров веселых зритель,
Не пьет кипящего вина
‎Из чаши круговыя…
И страшен день; и ночь страшна;
‎И тени гробовыя;
Он всюду слышит грозный вой;
‎И в час глубокой ночи
Бежит одра его покой;
‎И сон забыли очи.

И тьмы лесов страшится он:
‎Там бродит привиденье;
То чудится полночный звон,
‎То погребально пенье;
Страшит его и бури свист,
‎И грозных туч молчанье,
И с шорохом падущий лист,
‎И рощи содроганье.
Прокатится ль по небу гром —
‎Бледнеет, дыбом волос;
«То мститель, послан Божеством;
‎То казни страшный голос».

И вид прелестный юных чад
‎Ему не наслажденье.
Их милый, чувства полный взгляд,
‎Спокойствие, смиренье,
Краса-веселие очей,
‎И гласа нежны звуки,
И сладость ласковых речей
‎Его сугубят муки.
Как роза — благовонный цвет
‎Под сению надежной,
Они цветут: им скорби нет;
‎Их сердце безмятежно.

А он?.. Преступник… он, в тоске
‎На них подъемля очи,
Отверзту видит вдалеке
‎Пучину адской ночи.
Он плачет; он судьбу клянет;
‎«О милые творенья,
Какой вас лютый жребий ждет!
‎И где искать спасенья?
Напрасно вам дана краса;
‎Напрасно сердцу милы;
Закрыт вам путь на небеса;
‎Цветете для могилы.

Увы! пора любви придет:
‎Вам сердце тайну скажет,
Для вас украсит Божий свет,
‎Вам милого покажет;
И взор наполнится тоской,
‎И тихим грудь желаньем,
И, распаленные душой,
‎Влекомы ожиданьем,
Для вас взойдет краснее день,
‎И будет луг душистей,
И сладостней дубравы тень,
‎И птичка голосистей.

И дни блаженства не придут;
‎Страшитесь милой встречи;
Для вас не брачные зажгут,
‎А погребальны свечи.
Не в Божий, гимнов полный, храм
‎Пойдете с женихами…
Ужасный гроб готовят нам;
‎Прокля́ты небесами.
И наш удел тоска и стон
‎В обителях геенны…
О, грозный жребия закон,
‎О, жертвы драгоценны!..»

Но взор возвел он к небесам
‎В душевном сокрушенье
И мнит: «Сам Бог вещает нам:
‎В раскаянье спасенье.
Возносятся пред вышний трон
‎Преступников стенанья…»
И дом свой обращает он
‎В обитель покаянья:
Да странник там найдет покой,
‎Вдова и сирый друга,
Голодный сладку снедь, больной
‎Спасенье от недуга.

С утра до ночи у ворот
‎Служитель настороже;
Он всех прохожих в дом зовет:
‎«Есть хлеб-соль, мягко ложе».
И вот уже из всех краев,
‎Влекомые молвою,
Идут толпы сирот и вдов
‎И нищих к Громобою;
И всех приемлет Громобой,
‎Всем дань его готова;
Он щедрой злато льет рукой
‎От имени Христова.

И Божий он воздвигнул дом;
‎Подобье светла рая,
Обитель иноков при нем
‎Является святая;
И в той обители святой
‎От братии смиренной
Увечный, дряхлый, и больной,
‎И скорбью убиенный
Приемлют, именем Творца,
‎Отраду, исцеленье:
Да воскрешаемы сердца
‎Узнают Провиденье.

И славный мастер призван был
‎Из города чужого;
Он в храме лик изобразил
‎Угодника святого;
На той иконе Громобой
‎Был видим с дочерями,
И на молящихся Святой
‎Взирал любви очами.
И день и ночь огонь пылал
‎Пред образом в лампаде,
В златом венце алмаз сиял,
‎И перлы на окладе.

И в час, когда редеет тень,
‎Еще дубрава дремлет,
И воцаряющийся день
‎Полнеба лишь объемлет;
И в час вечерней тишины —
‎Когда везде молчанье
И свечи, в храме возжены,
‎Льют тихое сиянье —
В слезах раскаянья, с мольбой,
‎Пред образом смиренно
Распростирался Громобой,
‎Веригой отягченной…

Но быстро, быстро с гор текут
‎В долину вешни воды —
И невозвратные бегут
‎Дни, месяцы и годы.
Уж время с годом десять лет
‎Невидимо умчало;
Последнего двух третей нет —
‎И будто не бывало;
И некий неотступный глас
‎Вещает Громобою:
«Всему конец! твой близок час!
‎Погибель над тобою!»

И вот… недуг повергнул злой
‎Его на одр мученья.
Растерзан лютою рукой,
‎Не чая исцеленья,
Всечасно пред собой он зрит
‎Отверзту дверь могилы;
И у возглавия сидит
‎Над ним призра́к унылый.
И нет уж сил ходить во храм
‎К иконе чудотворной —
Лишь взор стремит он к небесам,
‎Молящий, но покорной.

Увы! уж и последний день
‎Край неба озлащает;
Сквозь темную дубравы сень
‎Блистанье проникает;
Все тихо, весело, светло;
‎Все негой сладкой дышит;
Река прозрачна, как стекло;
‎Едва, едва колышет
Листами легкий ветерок;
‎В полях благоуханье,
К цветку прилипнул мотылек
‎И пьет его дыханье.

Но грешник сей встречает день
‎Со стоном и слезами.
«О, рано ты, ночная тень,
‎Рассталась с небесами!
Сойдитесь, дети, одр отца
‎С молитвой окружите
И пред судилище Творца
‎Стенания пошлите.
Ужасен нам сей ночи мрак;
‎Взывайте: Искупитель,
Смягчи грозящий гнева зрак;
‎Не будь нам строгий мститель!»

И страшного одра кругом —
‎Где бледен, изможденный,
С обезображенным челом,
‎Все кости обнаженны,
Брада до чресл, власы горой,
‎Взор дикий, впалы очи,
Вопил от муки Громобой
‎С утра до поздней ночи —
Стеклися девы, ясный взор
‎На небо устремили
И в тихий к Провиденью хор
‎Сердца совокупили.

О вид, угодный небесам!
‎Так ангелы спасенья,
Вонмя раскаянья слезам,
‎С улыбкой примиренья,
В очах отрада и покой,
‎От горнего чертога
Нисходят с милостью святой,
‎Предшественники Бога,
К одру болезни в смертный час…
‎И, утомлен страданьем,
Сын гроба слышит тихий глас:
‎«Отыди с упованьем!»

И девы, чистые душой,
‎Подъемля к небу руки,
Смиренной мыслили мольбой
‎Отца спокоить муки;
Но ужас близкого конца
‎Над ним уже носился;
Язык коснеющий Творца
‎Еще молить стремился;
Тоскуя, взором он искал
‎Сияния денницы…
Но взор недвижный угасал,
‎Смыкалися зеницы.

«О дети, дети, гаснет день». —
‎«Нет, утро; лишь проснулась
Заря на холме; черна тень
‎По долу протянулась;
И нивы пусты… в высоте
‎Лишь жаворонок вьется». —
«Увы! заутра в красоте
‎Опять сей день проснется!
Но мы… уж скрылись от земли;
‎Уже нас гроб снедает;
И место, где поднесь цвели,
‎Нас боле не признает.

Несчастные, дерзну ль на вас
‎Изречь благословенье?
И в самой вечности для нас
‎Погибло примиренье.
Но не сопутствуйте отцу
‎С проклятием в могилу;
Молитесь, воззовем к Творцу:
‎Разгневанный, помилуй!»
И дети, страшных сих речей
‎Не всю объемля силу,
С невинной ясностью очей
‎Воскликнули: «Помилуй!»

«О дети, дети, ночь близка». —
‎«Лишь полдень наступает;
Пастух у вод для холодка
‎Со стадом отдыхает;
Молчат поля; в долине сон;
‎Пылает небо знойно». —
«Мне чудится надгробный стон». —
‎«Все тихо и спокойно;
Лишь свежий ветерок, порой
‎Подъемлясь с поля, дует;
Лишь иволга в глуши лесной
‎Повременно воркует».

«О дети, светлый день угас». —
‎«Уж солнце за горою;
Уж по закату разлилась
‎Багряною струею
Заря, и с пламенных небес
‎Спокойный вечер сходит,
На зареве чернеет лес,
‎В долине сумрак бродит». —
«О вечер сумрачный, постой!
‎Помедли, день прелестной!
Помедли, взор не узрит мой
‎Тебя уж в поднебесной!..»

«О дети, дети, ночь близка». —
‎«Заря уж догорела;
В туман оделася река;
‎Окрестность побледнела;
И на распутии пылят
‎Стада, спеша к селенью». —
«Спасите! полночь бьет!» — «Звонят
‎В обители к моленью:
Отцы поют хвалебный глас;
‎Огнями храм блистает». —
«При них и грешник в страшный час
‎К тебе, Творец, взывает!..

Не тмится ль, дети, неба свод?
‎Не мчатся ль черны тучи?
Не вздул ли вихорь бурных вод?
‎Не вьется ль прах летучий?» —
«Все тихо… служба отошла;
‎Обитель засыпает;
Луна полнеба протекла;
‎И Божий храм сияет
Один с холма в окрестной мгле;
‎Луга, поля безмолвны;
Огни потухнули в селе;
‎И рощи спят и волны» .

И всюду тишина была;
‎И вся природа, мнилось,
Предустрашенная ждала,
‎Чтоб чудо совершилось…
И вдруг… как будто ветерок
‎Повеял от востока,
Чуть тронул дремлющий листок,
‎Чуть тронул зыбь потока…
И некий глас промчался с ним…
‎Как будто над звездами
Коснулся арфы серафим
‎Эфирными перстами.

И тихо, тихо Божий храм
‎Отверзся… Неизвестной
Явился старец дев очам;
‎И лик красы небесной,
И кротость благостных очей
‎Рождали упованье;
Одеян ризою лучей,
‎Окрест главы сиянье,
Он не касался до земли
‎В воздушном приближенье…
Пред ним незримые текли
‎Надежда и Спасенье.

Сердца их ужас обуял…
‎«Кто этот, в славе зримый?»
Но близ одра уже стоял
‎Пришлец неизъяснимый.
И к девам прикоснулся он
‎Полой своей одежды:
И тихий во мгновенье сон
‎На их простерся вежды.
На искаженный старца лик
‎Он кинул взгляд укора:
И трепет в грешника проник
‎От пламенного взора.

«О! кто ты, грозный сын небес?
‎Твой взор мне наказанье».
Но страшный строгостью очес
‎Пришлец хранит молчанье…
«О дай, молю, твой слышать глас!
‎Одно надежды слово!
Идет неотразимый час!
‎Событие готово!» —
«Вы лик во храме чтили мой;
‎И в том изображенье
Моя десница над тобой
‎Простерта во спасенье».

«Ах! что ж Могущий повелел?» —
‎«Надейся и страшися». —
«Увы! какой нас ждет удел?
‎Что жребий их?» — «Молися».
И, руки положив крестом
‎На грудь изнеможенну,
Пред неиспытанным Творцом
‎Молитву сокрушенну
Умолкший пролиял в слезах;
‎И тяжко грудь дышала,
И в призывающих очах
‎Вся скорбь души сияла…

Вдруг начал тмиться неба свод —
‎Мрачнее и мрачнее;
За тучей грозною ползет
‎Другая вслед грознее;
И страшно сшиблись над главой;
‎И небо заклубилось;
И вдруг… повсюду с черной мглой
‎Молчанье воцарилось…
И близок час полночи был…
‎И ризою святою
Угодник спящих дев накрыл,
‎Отступника — десною.

И, устремленны на восток,
‎Горели старца очи…
И вдруг, сквозь сон и мрак глубок,
‎В пучине черной ночи,
Завыл протяжно вещий бой —
‎Окрестность с ним завыла;
Вдруг… страшной молния струей
‎Свод неба раздвоила,
По тучам вихорь пробежал,
‎И с сильным грома треском
Ревущей буре бес предстал,
‎Одеян адским блеском.

И змеи в пламенных власах —
‎Клубясь, шипят и свищут;
И радость злобная в очах —
‎Кругом, сверкая, рыщут;
И тяжкой цепью он гремел —
‎Увлечь добычу льстился;
Но старца грозного узрел —
‎Утихнул и смирился;
И вмиг гордыни блеск угас;
‎И, смутен, вопрошает:
«Что, мощный враг, тебя в сей час
‎К сим падшим призывает?»

«Я зрел мольбу их пред собой». —
‎«Они мое стяжанье». —
«Перед Небесным Судиёй
‎Всесильно покаянье». —
«И час суда Его притек:
‎Их жребий совершися». —
«Еще ко Благости не рек
‎Он в гневе: удалися!» —
«Он прав — и я владыка им». —
‎«Он благ — я их хранитель». —
«Исчезни! ад неотразим». —
‎«Ответствуй, Искупитель!»

И гром с востока полетел;
‎И бездну туч трикраты
Рассек браздами ярких стрел
‎Перун огнекрылатый;
И небо с края в край зажглось
‎И застонало в страхе;
И дрогнула земная ось…
‎И, воющий во прахе,
Творца грядуща слышит бес;
‎И молится Хранитель…
И стал на высоте небес
‎Средь молний ангел-мститель.

«Гряду! и вечный Божий суд
‎Несет моя десница!
Мне казнь и благость предтекут…
‎Во прах, чадоубийца!»
О всемогущество словес!
‎Уже отступник тленье;
Потух последний свет очес;
‎В костях оцепененье;
И лик кончиной искажен;
‎И сердце охладело;
И от сомкнувшихся устен
‎Дыханье отлетело.

«И праху обладатель ад,
‎И гробу отверженье,
Доколь на погубленных чад
‎Не снидет искупленье.
И чадам непробудный сон;
‎И тот, кто чист душою,
Кто, их не зревши, распален
‎Одной из них красою,
Придет, житейское презрев,
‎В забвенну их обитель;
Есть обреченный спящих дев
‎От неба искупитель.

И будут спать: и к ним века
‎В полете не коснутся;
И про́йдет тления рука
‎Их мимо; и проснутся
С неизменившейся красой
‎Для жизни обновленной;
И низойдет тогда покой
‎К могиле искупленной;
И будет мир в его костях;
‎И претворенный в радость,
Творца постигнув в небесах,
‎Речет: Господь есть Благость…»

Уж вестник утра в высоте;
‎И слышен громкий петел;
И день в воздушной красоте
‎Летит, как радость светел…
Узрели дев, объятых сном,
‎И старца труп узрели;
И мертвый страшен был лицом,
‎Глаза, не зря, смотрели;
Как будто, страждущ, прижимал
‎Он к хладным персям руки,
И на устах его роптал,
‎Казалось, голос муки.

И спящих лик покоен был:
‎Невидимо крылами
Их тихий ангел облачил;
‎И райскими мечтами
Чудесный был исполнен сон;
‎И сладким их дыханьем
Окрест был воздух растворен,
‎Как роз благоуханьем;
И расцветали их уста
‎Улыбкою прелестной,
И их являлась красота
‎В спокойствии небесной.

Но вот — уж гроб одет парчой;
‎Отверзлася могила;
И слышен колокола вой;
‎И теплятся кадила;
Идут и стар и млад во храм;
‎Подъемлется рыданье;
Дают бесчувственным устам
‎Последнее лобзанье;
И грянул в гроб ужасный млат;
‎И взят уж гроб землею;
И лик воспел: «Усопший брат,
‎Навеки мир с тобою!»

И вот — и стар и млад пошли
‎Обратно в дом печали;
Но вдруг пред ними из земли
‎Вкруг дома грозно встали
Гранитны стены — верх зубчат,
‎Бока одеты лесом —
И, сгрянувшись, затворы врат
‎Задвинулись утесом.
И вспять погнал пришельцев страх;
‎Бегут, не озираясь;
«Небесный гнев на сих стенах!» —
‎Вещают, содрогаясь.

И стала та страна с тех пор
‎Добычей запустенья;
Поля покрыл дремучий бор;
‎Рассыпались селенья.
И человечий глас умолк —
‎Лишь филин на утесе
И в ночь осенню гладный волк
‎Там воют в черном лесе;
Лишь дико меж седых брегов,
‎Спираема корнями
Изрытых бурею дубов,
‎Река клубит волнами.

Где древле окружала храм
‎Отшельников обитель,
Там грозно свищет по стенам
‎Змея, развалин житель;
И гимн по сводам не гремит —
‎Лишь, веющий порою,
Пустынный ветер шевелит
‎В развалинах травою;
Лишь, отторгаяся от стен,
‎Катятся камни с шумом,
И гул, на время пробужден,
‎Шумит в лесу угрюмом.

И на туманистом холме
‎Могильный зрится камень:
Над ним всегда в полночной тьме
‎Сияет бледный пламень.
И крест поверженный обвит
‎Листами повилики:
На нем угрюмый вран сидит,
‎Могилы сторож дикий.
И все, как мертвое, окрест:
‎Ни лист не шевелится,
Ни зверь близ сих не пройдет мест,
‎Ни птица не промчится.

Но полночь лишь сойдет с небес —
‎Вран черный встрепенется,
Зашепчет пробужденный лес,
‎Могила потрясется;
И видима бродяща тень
‎Тогда в пустыне ночи:
Как бледный на тумане день,
‎Ее сияют очи;
То взор возводит к небесам,
‎То, с видом тяжкой муки,
К непроницаемым стенам,
‎Моля, подъемлет руки.

И в недре неприступных стен
‎Молчание могилы;
Окрест их, мглою покровен,
‎Седеет лес унылый:
Там ветер не шумит в листах,
‎Не слышно вод журчанья,
Ни благовония в цветах,
‎Ни в травке нет дыханья.
И девы спят — их сон глубок;
‎И жребий искупленья,
Безвестно, близок иль далек;
‎И нет им пробужденья.

Но в час, когда поля заснут
‎И мглой земля одета
(Между торжественных минут
‎Полночи и рассвета),
Одна из спящих восстает —
‎И, странник одинокой,
Свой срочный начинает ход
‎Кругом стены высокой;
И смотрит в даль, и ждет с тоской:
‎«Приди, приди, спаситель!»
Но даль покрыта черной мглой…
‎Нейдет, нейдет спаситель!

Когда ж исполнится луна,
‎Чреда приходит смены;
В урочный час пробуждена,
‎Одна идет на стены,
Другая к ней со стен идет,
‎Встречается, и руку,
Вздохнув, пришелице дает
‎На долгую разлуку;
Потом к почиющим сестрам,
‎Задумчива, отходит,
А та печально по стенам
‎Одна до смены бродит.

И скоро ль? Долго ль?.. Как узнать?
‎Где вестник искупленья?
Где тот, кто властен побеждать
‎Все ковы обольщенья,
К прелестной прилеплен мечте?
‎Кто мог бы, чист душою,
Небесной верен красоте,
‎Непобедим земною,
Все предстоящее презреть,
‎И с верою смиренной,
Надежды полон, в даль лететь
‎К награде сокровенной?..

2

Загрузка...

# Стихи Жуковского # Стихи русских поэтов