14 марта 2015 года ушел из жизни писатель Валентин Распутин. Федеральные и региональные СМИ по-разному прокомментировали это печальное событие. Одни лишь сообщили о кончине и перечислили наиболее известные произведения мастера. Другие упомянули о том, что Распутин был представителем «так называемой деревенской прозы», третьи рассказали о его непростом человеческом и творческом пути, четвертые – о политических взглядах… Среди «откликов» СМИ я бы выделила «отклик» НТВ: как ни странно, очень простой и очень человечный. В нем по большей части звучат слова самого Распутина: о чести, долге, патриотизме, вере – словом, о тех важных категориях, без которых нет ни литературы, ни нормальной жизни вообще: «Честь, совесть, не убей, не укради, не прелюбодействуй, традиции и обычаи, язык и легенды, покойники и история — все это заметно перестает быть основанием жизни. Основание перестает быть основанием, и чем оно заменится? Победителей этот вопрос не интересует. Чем-нибудь да заменится, на то и завтрашний день». В эти горькие слова (по-настоящему горькие!), думаю, надо вчитываться и вчитываться, потому что от ответа на распутинский вопрос про «завтрашний день» и ценности этого «дня» очень многое зависит. Где же искать такой ответ? Да у самого мастера! Размышляя над вопросом об «основаниях» жизни, я обратилась к «Последнему сроку». Свое размышление над повестью, вернее – попытку рецензии, я и представлю читателям. «Старуха Анна лежала на узкой железной кровати возле русской печки и дожидалась смерти, время для которой уже пришло, старухе было под восемьдесят», так начинается повесть. И сразу, с первой страницы, с первых строк, читатель чувствует печально-тревожную атмосферу, погружается в нее. И эти же первые страницы поражают тем, что старуха Анна подружилась со смертью. Готовая к ней, чувствовала, что «изжилась до самого донышка, до последней капельки». На протяжении всей повести Распутин будет удивлять чрезвычайно верно найденным «оценочным» словом, кажется, единственно точным, необходимым здесь и сейчас, как этот глагол «изжилась» вкупе с «до самого донышка». Очень «крестьянским», если так можно сказать, выглядит этот образ, характеризующий состояния деревенской старухи. Фабула «Последнего срока» в общем-то проста и незатейлива: умирающая мать ждет своих детей, чтобы, как веками заведено, попрощаться с ними, напутствовать их. Дети собираются (не все), проживают в доме какое-то время и, не дождавшись смерти матери (как кощунственно это звучит, когда передаешь сюжет!), разъезжаются. Находясь «то ли в самом конце жизни, то ли в самом начале смерти», Анна страстно желает этой встречи с детьми, которые всегда были для нее «окошками» (еще один меткий образ, созданный Распутиным). «Она ждала их, задыхаясь от ожидания, особенно когда слегла, а она в последнее время стали приезжать совсем редко. У каждого из них своя семья, своя жизнь». Отметим: «своя» жизнь и семья. Для писателя, большую часть жизни исследовавшего крестьянскую жизнь, это местоимение («своя») – приговор такой жизни, ее традициям и укладу: «своя» здесь – распавшаяся на кусочки, разъединенная, лишенная уз и смыслов, которыми жила русская деревня. Собственно, об этом чудовищном разъединении писали и Федор Абрамов («Пелагея», «Алька», «Дом»), и Василий Шукшин («Крепкий мужик», например). И все-таки «собирает» старуха Анна вокруг себя детей, только Таньчора, самая младшая и сама любимая, все не едет. Распутин показывает, как улучшается состояние старухи, словно бы она воскресает, обретает новые силы: «Чудом это получилось или не чудом, никто не скажет, только увидав своих ребят, старуха стала оживать». И уже, кажется, меняется тон повествования, а атмосфера больше не печально-тревожная: если не светлая, то спокойная… Но так только кажется. И Распутин достаточно жестко останавливает читателя от иллюзий о воссоединении семьи, спасении матери участливым вниманием детей. Мини-истории каждого приехавшего, разговоры братьев и сестер свидетельствуют лишь о том, что каждый из них словно бы отбывает повинность у постели матери. Шаг за шагом, страница за страницей все больше разочаровываемся мы в детях. Приехав, все они даже гордились своим поступком: выполнили долг перед матерью. «…каждый из них по-своему чувствовал новое, не бывалое прежде в нем горькое удовлетворение собой оттого, что он здесь, при матери в ее последний час, как и положено сыну или дочери…» Всмотримся еще раз в эти строчки! Не о матери речь, не о попытках продлить ее дни или сделать светлыми последние часы! «Удовлетворение» и даже любование собой – вот главное состояние этих взрослых уже детей Анны. Для каждого из приехавших Распутин «подбирает» прием или ситуацию, чтобы снизить пафос их «подвига». Надино состояние («вся в делах») показывает ее безразличие к происходящему. Причитания Варвары откровенно неискренни, неудачно театральны («слезы, не бегущие на пол»), ее неустроенность и сосредоточенность на собственных проблемах не вызывают у читателя отклика, а «сон про пельмени» откровенно нелеп. Покупка братьями водки загодя, «пока не поздно», их торопливые приготовления к похоронам еще живой матери выглядят кощунством. Как и спешное шитье черного траурного платья Люсей. Не находят общего языка братья и сестры друг с другом. Читатель понимает, что разъединены эти люди не только расстояниями, до и духовно. Общение между детьми Анны полно непонимания и взаимных упреков. Казалось бы, такой тяжелый период в их жизни, как смерть матери, должен примирить и даже объединить их. Однако примирения не происходит… Они и пытаются что-то сделать вместе, но попытки эти тщетны. Взять хотя бы эпизод с манной кашей, в котором «Люся с Варварой заспорили, в чем варить». В итоге «набежали женщины с банками и склянками, засуетились вокруг печки, будто в шесть рук собирались готовить Бог знает какое заморское кушанье». Распутин неоднократно использует эту ситуацию псевдопереживаний, псевдозаботы, псевдоучастия детей. «Псевдо-» именно потому, что не печалит их немощь матери, не трогает душу приближающаяся смерть самого близкого человека. «Организм отдыха потребовал. Это не я пью, это он пьет», отвечает Михаил на замечание Варвары о попойке в бане. Отдыха от чего? От ожидания, чтобы мать умерла уже наконец… Мелкие ссоры братьев и сестер перерастают в крупные, а потом – самую крупную, в позорный скандал с взаимными упреками и предложениями Михаила, чтобы кто-то из детей забрал к себе мать-обузу. Именно после этого скандала последний (даже самый оптимистичный) читатель должен распрощаться с надеждой на счастливое разрешение истории. Именно здесь автор показывает сущность колоссальной трагедии и данной семьи, и вообще русской деревни: распад связей, отказ от непреложных правил и норм семейного общежития. Трагедию отчуждения. Интересна реакция детей на «возрождение матери». Они явно не были этому рады, потому что хотели все (похороны, поминки) побыстрее закончить, чтобы разъехаться по своим делам. Как приговор сыновней и дочерней черствости звучат такие слова: «Все равно ведь помрет. А сейчас самое время: все собрались, приготовились. Раз уж собрались, ну и надо было это дело до конца довести, а не вводить в заблуждение». Если «вырвать» фразу из контекста (со слов «А сейчас самое время…») и предложить не читавшему повесть представить, при каких обстоятельствах произносится эта фраза и о каком «деле» идет речь, то, уверена, нормальный человек ни-ко-гда не скажет, что это о смерти матери. Вся повесть проникнута напряженным ожиданием Таньчоры, которая «не была похожа ни на кого их сестер», отличалась от них «своим особым характером: мягким радостным – людским». И читатель, кажется, тоже включается в это ожидание, хватается за надежду на человека с «особым характером», который, возможно, поменяет обстановку в доме умирающий Анны, сделает ее душевнее, теплее. Время идет…. «Был последний срок: если до темноты Таньчора не приедет, значит, нечего больше и надеяться», решает мать. На следующий день чуда не происходит: Татьяна так и не приезжает… Распутин очень точно описывает состояние Анны: «В старухе вдруг что-то оборвалось, что-то с коротким стоном лопнуло». Она «плакала, не закрывая лица и не трогая лежащих по бокам рук». Интересно и важно, думаю, что автор так и не пояснил читателю, почему же Таньчора не приехала. Мы можем лишь догадываться об этом. Вернее, мы понимаем, что она, увы, такая же, как те, кто собрался в доме: безучастная, равнодушная, больше не с «радостным – людским» характером. «Помру я! Помру! Я вам говорю, что помру!», говорит мать сыновьям и дочерям, словно бы прося прощения, словно бы вымаливая у них часы единения и объединения в старом доме. Но дети как будто оглохли: начали собираться быстро по домам. Люся, возражая словам матери, с недовольством восклицает: «Опять ты, мама, о том же. Мы тебе о жизни, ты нам о смерти!» И в этих словах о жизни нет ни для матери, ни для читателя ничего жизнеутверждающего. И уж совсем цинично звучит прощальная фраза Ильи: «Приезжай, мать. В цирк сходим. Я рядом с цирком живу. Клоуны там. Обхохочешься». Как точно, как верно и вместе с тем как однозначно жестко рисует Распутин «торопливые, неловкие сборы» (создает эффект бегства) и холодное прощание: «Люся чмокнула мать в щеку. Илья пожал ей руку». Даже «синтаксически» текст очень скуп. Как скупо и последнее предложение: «Ночью старуха умерла». Как удар. И этим Распутин одновременно наказывает детей, лишая их этих последних минут, которые можно и нужно было разделить с матерью. Название повести в общем понятно читателю: не только у Таньчоры был «последний срок» (читай: «последний шанс») проститься с близким человеком. Умирающая Анна, «собирая» своим недугом детей в их общем доме, давала этот «последний срок» каждому: примириться друг с другом, вспомнить лучшее, что было в их жизни, преодолеть отчуждение и разрыв с корнями своими, ведь для Распутина было важным преодоление этого отчуждения, которое, по его словам, есть «самое опасное, что может проявиться в человеческом характере, попавшем в определенные условия». Повесть «Последний срок» произведение очень сильное, даже мощное. Как и в других своих произведениях, Распутин отводит главную роль женщине-матери, руководствуясь следующим: «В традициях русской литературы принято доверять именно женским образам выражение авторских мыслей. Так было в прошлом веке, так и в нынешнем продолжается. Связано это вообще с ролью женщины в нашей жизни. Женщина – содержательница и хранительница семейного очага, мать и воспитательница детей». Эта роль, увы, трагическая, ибо распалась связь времен. Всем строем повести, ее напряженной атмосферой, в которую изредка вторгаются светлые «мелодии» (детство Люси, образы внучки Анны и старой Миронихи), Распутин говорит не только о потере чувства Дома, но и об утрате самых важных ценностей человеческой жизни: сочувствия, сострадая, способности прощать и помогать, искренней любви к ближнему. «Чуткую совесть и ненавязчивое целомудрие» называл А.И. Солженицын главными качествами Валентина Распутина. Думаю, это очень верно. Во всяком случае для читателя «Последнего срока», в котором эти качества писателя явлены с особой силой.
Ангелина Рычкова
Загрузка...
