На ботинках чёрный глянец,
Был я важный иностранец,
И степенно вынув спину,
Шёл я как-то по Берлину.
А по штрассе там и тут
Немцы всякие снуют,
Здесь тюринги, там остготы
И пруссаки из пехоты,
А над всей толпой, zehr gut,
Птички общие поют:
«Как бы янки не старались,
Deutschland, всё же, über alles.
Вдруг, напротив – Exquisit,
Дверью на меня глядит,
Чтоб попасть туда, сирéчь,
Надо штрассе пересечь.
А по ней бегут машины,
И шуршат, скрежещут шины,
Но увидел я просвет
И вдали — велосипед,
А на нём сидит девица
И упорно крутит спицы,
Я давно уж тёртый гусь,
Словом, женщин не боюсь,
И презрев беду такую,
Я ступил на мостовую.
Оглянулся, а тевтонка
Катит, словно пятитонка,
Не успел сказать ей: «хальт»,
Как свалился на асфальт.
От такой ужасной боли
Полились слова на волю,
Повторять их не хочу
И немного их смягчу.
Так, при всём честном народе
Я сказал ей что-то вроде:
«Ты — не гуннка, ты — не готка,
Ты — простая обормотка,
Ты, ведь, даже не вандалка,
А кондовая нахалка,
Ведь, полезла в драку первой
И ещё смеётся, стерва»,
Да простит меня посол,
Был тогда я очень зол.
Но, забыв про плоти муки,
Взял себя я быстро в руки,
über alles, все же, служба,
Победила злобу дружба,
Я увидел сквозь «ха-ха»,
Что она не так плоха.
Инциденту в оправданье
Я назначил ей свиданье.
На свиданье не пошёл,
Запретил любовь посол.