Ещё, похоже, стылый ветер,
С зимою борется за то,
Ему поспать и каждый вечер,
Летит быстрей в своё гнездо…
И на опушке у березы,
Быть может где-то у дубов,
Роняет снова горьки слёзы,
Роняет снова горьки слёзы,
Что облизал со всех снегов…
Что облизал со всех снегов.
А где-то ниже баобабы,
Ему б к Весне! Ему б, – туда!
(капризны все же снова бабы),
«Капризны! Все же, снова бабы!» –
скажу я право, Господа!
Скажу я право, господа!
Любовь к Весне давно рождалась;
Ещё за три девять земель…
И в каждо лето отзывалась,
И в каждо лето отзывалась,
А он: немел, всегда немел…
А он: немел, всегда немел.
А вот, нежданно на проспекте,
Среди трамваев и машин,
На «Вольво» он Весну заметил,
На «Вольво» он Весну заметил,
У лужи средь её рабынь…
Она стояла вновь у двери,
Пыталась все ж её открыть,
Но льды, наверно, как бы звери,
Сковали очень, может быть…
Сковали очень, может быть.
А ветер сильно разогнался…
И понесло! И понесло…
А он кружил, а он старался,
И двери в сторону… зело!
Она от радости зарделась,
И солнца луч вдруг посветлел;
И обнималась, ей хотелось,
Чтоб он на ушко… посвистел.
Чтоб он на ушко посвистел…
С тех пор с Весною неразлучны,
С тех пор, (и будто бы), в любви,
Весной бывают все же тучи,
Не страшны больно и они…
Не страшны больно и они…
…
Зима от горечи бузила,
Сковала мир со всех сторон,
А с баобабами горилла,
А с баобабами горилла!
Ведь, мир по-прежнему… смешон!
Ведь, мир по-прежнему, — смешон.
Автор: © Эд. Неженин
Гориллы. Изменено на: «вымирающий вид». Умирают и баобабы…