Едва последнее промолвил слово
Благословенный пламенник, как вдруг
Священный жернов закружился снова;
И, прежде чем он сделал полный круг,
Другой его замкнул, вовне сплетенный,
Сливая с шагом шаг, со звуком звук,
Звук столь певучих труб, что, с ним сравненный,
Земных сирен и муз не ярче звон,
Чем рядом с первым блеском — отраженный.
Как средь прозрачных облачных пелен
Над луком лук соцветный и сокружный
Посланницей Юноны вознесен,
И образован внутренним наружный,
Похож на голос той, чье тело страсть,
Как солнце — мглу, сожгла тоской недужной,
И предрекать дается людям власть, —
Согласно с божьим обещаньем Ною, —
Что вновь на мир потопу не ниспасть,
Так вечных роз гирляндою двойною
Я окружен был с госпожой моей,
И внешняя скликалась с основною.
Когда же пляску и, совместно с ней,
Торжественное пенье и пыланье
Приветливых и радостных огней
Остановило слитное желанье,
Как у очей совместное всегда
Бывает размыканье и смыканье, —
В одном из новых пламеней тогда
Раздался голос, взор мой понуждая
Оборотиться, как иглу звезда,
И начал так: «Любовь, во мне сияя,
Мне речь внушает о другом вожде,
Как о моем была здесь речь благая.
Им подобает вместе быть везде,
Чтоб нераздельно слава озаряла
Объединенных в боевом труде.
Христова рать, хотя мечи достала
Такой ценой, медлива и робка
За стягом шла, и ратных было мало,
Когда царящий вечные века,
По милости, не в воздаянье чести,
Смутившиеся выручил войска,
Послав, как сказано, своей невесте
Двух воинов, чье дело, чьи слова
Рассеянный народ собрали вместе.
В той стороне, откуда дерева
Живит Зефир, отрадный для природы,
Чтоб вновь Европу облекла листва,
Близ берега, в который бьются воды,
Где солнце, долго идя на закат,
Порою покидает все народы,
Есть Каларога, благодатный град,
Хранительным щитом обороненный,
В котором лев принижен и подъят.
И в нем родился этот друг влюбленный
Христовой веры, поборатель зла,
Благой к своим, с врагами непреклонный.
Чуть создана, душа его была
Полна столь мощных сил, что, им чревата,
Пророчествовать мать его могла.
Когда у струй, чье омовенье свято,
Брак между ним и верой был свершен,
Взаимным благом их даря богато,
То восприемнице приснился сон,
Какое чудное исполнить дело
Он с верными своими вдохновлен.
И, чтобы имя суть запечатлело,
Отсюда мысль сошла его наречь
Тому подвластным, чьим он был всецело.
Он назван был Господним; строя речь,
Сравню его с садовником Христовым,
Который призван сад его беречь.
Он был посланцем и слугой Христовым,
И первый взор любви, что он возвел,
Был к первым наставлениям Христовым.
В младенчестве своем на жесткий пол
Он, бодрствуя, ложился, молчаливый,
Как бы твердя: «Я для того пришел».
Вот чей отец воистину Счастливый!
Вот чья воистину Иоанна мать,
Когда истолкования правдивы!
Не ради благ, манящих продолжать
Нелегкий путь Остийца и Фаддея,
Успел он много в малый срок познать,
Но лишь о манне истинной радея;
И обходил дозором вертоград,
Чтоб он, в забросе, не зачах, седея;
И у престола, что во много крат
Когда-то к истым бедным был добрее,
В чем выродок воссевший виноват,
Не назначенья в должность поскорее,
Не льготу — два иль три считать за шесть,
Не decimas, quae sunt pauperum Dei,
Он испросил; но право бой повесть
С заблудшими за то зерно, чьих кринов
Двенадцать чет пришли тебя оплесть.
Потом, познанья вместе с волей двинув,
Он выступил апостольским послом,
Себя как мощный водопад низринув
И потрясая на пути своем
Дебрь лжеученья, там сильней бурливый,
Где был сильней отпор, чинимый злом.
И от него пошли ручьев разливы,
Чьей влагою вселенский сад возрос,
Где деревца поэтому так живы.
Раз таково одно из двух колес
Той колесницы, на которой билась
Святая церковь средь усобных гроз, —
Тебе, наверно, полностью открылась
Вся мощь второго, чья святая цель
Здесь до меня Фомой превозносилась.
Но след, который резала досель
Его окружность, брошен в дни упадка,
И винный камень заменила цвель.
Державшиеся прежде отпечатка
Его шагов свернули до того,
Что ставится на место пальцев пятка.
И явит в скором времени жнитво,
Как плох был труд, когда сорняк взрыдает,
Что житница закрыта для него.
Конечно, кто подряд перелистает
Всю нашу книгу, встретит и листок,
Гласящий: «Я таков, как подобает».
Не в Акваспарте он возникнуть мог
И не в Касале, где твердят открыто,
Что слишком слаб устав иль слишком строг.
Я жизнь Бонавентуры, минорита
Из Баньореджо; мне мой труд был свят,
И все, что слева, было мной забыто.
Здесь Августин, и здесь Иллюминат,
Из первых меж босыми бедняками,
Которым бог, с их вервием, был рад.
Гугон святого Виктора меж нами,
И Петр Едок, и Петр Испанский тут,
Что сквозь двенадцать книг горит лучами;
Нафан — пророк, и тот, кого зовут
Золотоустым, и Ансельм с Донатом,
К начатку знаний приложившим труд;
А там — Рабан; а здесь, в двунадесятом
Огне сияет вещий Иоахим,
Который был в Калабрии аббатом.
То брат Фома, любовию палим,
Завидовать такому паладину
Подвиг меня хвалением своим;
И эту вслед за мной подвиг дружину».
Загрузка...
