Вечер поздний за окошком
и морозец на дворе.
Заметелились дорожки
для забавы детворе.
На ночь глядя едем в гости
вместе с матушкой, отцом.
не ударить бы со злости
и от лени в грязь лицом.
Из избы от жаркой печки
не хотелось уезжать.
«Ты мужик!» — отцовы речи
не дают сей чин сдавать.
Жарко в шубе мне, как в бане,
шарф завязанный до глаз.
Кое-как сажусь я в сани
на соломенный матрац.
Рысью нас понёс проворно
конь по снегу-целику.
Я сижу себе покорный,
как и велено сынку.
Две медведицы на небе
путь наметили коню.
Снегом круп его теребит,
в шарф я шёпотом бранюсь.
Вновь летит отца свирепо
слово крепкое в метель.
Вороной несётся слепо,
воет снега карусель.
Разлепил глаза от снега,
шарф поправил ледяной.
Вижу конь -то наш от бега
весь покрылся сединой…
Наконец-то мы на месте,
сразу в баню, с мятой чай,
чтобы мне, где пир не лезти,
повелели — «почивай!»
На палати завалился,
одеяло с головой.
И к метели обратился-
«поуменьши норов свой».
Хоть обида привалила,
вспомнив зто, тоже стих.
Ведь мне мамка говорила-
«Воду возят на таких».
С боку, на бок покрутился,
поудобней как бы лечь
и со всеми помирился,
как гора- обида с плеч.