Карлу Профферу
Каменный шприц впрыскивает героин
в кучевой, по-зимнему рыхлый мускул.
Шпион, ворошащий в помойке мусор,
извлекает смятый чертеж руин.
Повсюду некто на скакуне;
все копыта — на пьедестале.
Всадники, стало быть, просто дали
дуба на собственной простыне.
В сумерках люстра сродни костру,
пляшут сильфиды, мелькают гузки.
Пролежавший весь день на ‘пуске’
палец мусолит его сестру.
В окнах зыблется нежный тюль,
терзает голый садовый веник
шелест вечнозеленых денег,
непрекращающийся июль.
Помесь лезвия и сырой
гортани, не произнося ни звука,
речная поблескивает излука,
подернутая ледяной корой.
Жертва легких, но друг ресниц,
воздух прозрачен, зане исколот
клювами плохо сносящих холод,
видимых только в профиль птиц.
Се — лежащий плашмя колосс,
прикрытый бурою оболочкой
с отделанной кружевом оторочкой
замерзших после шести колес.
Закат, выпуская из щели мышь,
вгрызается — каждый резец оскален —
в электрический сыр окраин,
в то, как строить способен лишь
способный все пережить термит;
депо, кварталы больничных коек,
чувствуя близость пустыни в коих,
прячет с помощью пирамид
горизонтальность свою земля
цвета тертого кирпича, корицы.
И поезд подкрадывается, как змея,
к единственному соску столицы.
Загрузка...
Я не скажу об этом стихотворении, что это хорошее стихотворение. Понравилось или нет, — не знаю, скорее понравилось. Не будучи хорошей, поэзия может быть гениальной, возможно это и есть тот случай, а возможно и нет…
Для меня мерилом оценки является некий стандарт, подходит под него чьё либо творение, или хотя бы соприкасается в разных точках, — хорошо, или даже отлично! Нет ничего общего, — нажимаю на рычаг сливного бачка…
Можно ли со своим мерным стаканом влезать в поэзию? Не знаю… А в гениальные стихи?
А почему гениальная поэзия не может быть просто хорошей?