Ремесло наши души свело,
заклеймило звездой голубою.
Я любила значенье свое
лишь в связи и в соседстве с тобою.
Несказанно была хороша
только тем, что в первейшем сиротстве
бескорыстно умела душа
хлопотать о твоем превосходстве.
Про чело говорила твое:
— Я видала сама, как дымилось
меж бровей золотое тавро,
чье значенье — всевышняя милость.
А про лоб, что взошел надо мной,
говорила: не будет он лучшим!
Не долеплен до пяди седьмой
и до пряди седой не доучен.
Но в одном я тебя превзойду,
пересилю и перелукавлю!
В час расплаты за божью звезду
я спрошу себе первую кару.
Осмелею и выпячу лоб,
похваляясь: мой дар — безусловен,
а второй — он не то, чтобы плох,
он — меньшой, он ни в чем не виновен.
Так положено мне по уму.
Так исполнено будет судьбою.
Только вот что. Когда я умру,
страшно думать, что будет с тобою.
Загрузка...
Настоящий дифирамб! Только любящий человек мог так написать о коллеге (и, видимо, большом друге). При этом автор не принижает себя, а, наоборот, говорит : «… Мой дар — безусловен…». И даже имеет смелость подытожить: «… Когда я умру, страшно думать, что будет с тобою…» Очень сильно сказано.
Весомо! и занятно.